Кутюрье смерти - Страница 12

Коротышка рассматривал собачью голову. Под ухом была татуировка. Умно, однако! Он запихал голову в пластиковый мешок, завязал его и выбросил в помойный бак.

Если бы не я, ее бы разрезали живьем. В некотором смысле я оказал ей услугу. Чистая смерть. Иначе — вивисекция… Благодаря этому мерзавцу Мартену у лабораторий всегда есть свежее мясо для опытов. Хорошо, я сообразил сохранить ключи, когда эти идиоты меня выперли. Действительно, отлично сработал. Стоит ли убивать какую-нибудь развалину, чтобы всего лишь украсть собачонку. Гоп-ля! — никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

Как ни крути, каждый умирает по-своему. Иначе все бы были запрограммированы работать какое-то время, а потом — баста! Сдох как батарейка. В конце концов, от чего-то ведь надо умирать. И что — умереть от руки убийцы хуже, чем от рака печени? Смерть от рака — благороднее?

Это как с девчонкой: может быть, она бы расшиблась лет через пять на скутере. И потом, какая разница этому гребаному миру — девчонкой больше, девчонкой меньше? Они каждый день тысячами мрут, и всем плевать, а на меня всех собак готовы повесить, потому что я отсекаю какие-то единицы от этого говенного общества. Какой-нибудь мудак из НАТО кидает бомбы на беженцев — сто трупов зараз! Он говорит: «Извините!» — и дело кладется на полку, а я? Пожизненно! Приговорен возиться с цыплятами из инкубатора!

Продолжая разглагольствовать, он разложил обнаженное тело Жюльет на столе. Не хватало одной ноги, левой. Из застывшей плоти торчала обрубленная кость. Он утер рот тыльной стороной ладони — тик, появившийся у него в детстве. Склонился над негнущимся, ледяным телом. Приятно чувствовать этот холод… смертельный. Он уже пытался войти в некоторые тела, которые оставлял на холоде, но они были слишком жесткими, замерзшими, застывшими. Когда он попробовал пристроиться на кассирше, под ним хрустнула бедренная кость. Он скрючился над Жюльет, дернулся раз-другой, как собака, не сводя глаз с перерезанной шеи девчонки, лицо свела судорога. И расслабился, вздрогнув.

Что ты делаешь? Что ты сейчас делаешь? Голос прозвучал у него в голове — голос, который они внедрили туда и которому удавалось иногда одолеть преграду. Жалкая имитация его собственного голоса, от которой его тошнит. Он сморгнул: искра сознания погасла.

Он встал, насвистывая, взял банку пива. На голом животе девочки таял лед. Он отломил кусочек, бросил в стакан и выпил.

Марсель не мог прийти в себя от счастья! Надья ему улыбнулась. Она ему улыбнулась! Он было ринулся за мальчишкой, который свистнул мопед прямо у него под носом, и тут же поскользнулся на собачьем дерьме. Упал, фуражка покатилась по земле.

Надья остановилась, подобрала фуражку и, улыбаясь, протянула ему. Подростки, засевшие в Макдоналдсе, заходились от хохота, а она просто улыбнулась.

— Большое спасибо, — сказал Марсель, надевая фуражку.

— Всегда к вашим услугам, — ответила Надья насмешливо, с легким иностранным акцентом.

Потом она удалилась, не оборачиваясь. Паоло, который только что припарковался на месте, зарезервированном для такси, похлопал его по плечу.

— Ты бы поосторожнее, так недолго ногу сломать!

Жан-Ми, обслуживавший клиентов на террасе кафе, подавал ему знаки своим белым полотенцем, которое держал у лица как чадру, и делал вид, что исполняет танец живота.

— О чем ты все время думаешь? Как ты меня достал, Марсель!

Мадлен убирала со стола, вяло бранясь. Марсель ничего не слышал. Уехать, бросить все, отправиться в кругосветное путешествие, и чтобы никого рядом, только Надья…

— Вынеси-ка мусор! Хоть какой-нибудь прок от тебя будет!

Тони Костелло еле передвигал ноги по раскаленному тротуару. О машине и думать нечего: весь город — сплошная пробка. Он ходил от ветеринара к ветеринару: в руках голубой блокнот, золоченая ручка в накладном кармашке белой рубашки и никакого внимания собственному отражению, посылаемому ему витринами. Как переложить музыкальные строки Малларме «Рассейтесь, туманы! Пусть в небесах печальный пепел ваш растает в дымных лоскутах… » на язык Гомера?

Рамирес потел и обмахивался своим блокнотом, украшенным изображениями болидов «Формулы-1». Единственным преимуществом этого расследования было то, что он мог разглядывать иностранок, девиц в шортах и мини-юбках или и того лучше: в этом году, когда в моду вошли обтягивающие ткани, девицы отказались от трусиков.

Он поскреб волосатую грудь и вздохнул, представляя себе, как приглашает какую-нибудь Ингрид или Гленду отведать пиццы. Естественно, в этих мечтах он не был ни мужем, ни отцом. Вдовцом, может быть. С холостяцкой квартирой. И Гленда или Ингрид раздеваются, с улыбкой глядя на себя в большое зеркало.

Его толкнули мальчишки на роликах, разбив мечтания. Кукольное лицо мадам Рамирес в ореоле торчащих во все стороны бигуди заняло место девичьих прелестей. Она лежала на больничной кровати в халате с розовыми цветочками и с упреком посматривала на него. «Только не ты, Раймон!» Он вздрогнул.

В голове у него в этот момент копошились одни непристойности.

В приюте ему вручили список собак, зарегистрированных за два месяца. На все про все две чихуахуа.

— Учитывая, что их все время таскают на руках, теряются они редко, — поспешил заметить служащий по имени Мартен. Люк Мартен.

— И где сейчас эти твари? — начал расспрашивать Рамирес, стараясь не смотреть на старого спаниеля, в глазах у которого стояли слезы, а нос прилип к сетке.

— Капут! — прозвучало в ответ. — Отправлены в собачий рай ввиду превышения срока разрешенного содержания в приюте.