Господи, да почему же все эти отпускники так истошно вопят? Капли пота скатились из-под козырька. Марсель украдкой вытер глаза, рыжие усы его были влажными.
Резко затормозил четырнадцатичасовой автобус, чуть не перевернув при этом скутер, владелец которого заорал: «Педик чертов!» — а водитель послал его в ответ в жопу. Марсель вздохнул. Двери с пришепетыванием отошли в сторону, выпустив из чрева автобуса молодую женщину с татуировкой. За одну ее руку уцепился мальчишка, в другой она держала продовольственную сумку и что-то обсуждала со стариком в сером полиэстеровом костюме, который выкрикивал ей в ответ нечто непонятное.
Марсель машинально свистнул какому-то типу, поехавшему на красный. Женщина обернулась. Какой у него должен быть идиотский вид с этим свистком во рту! Провинившийся водитель делал вид, что совершенно ни при чем. Хорошо же, подумал Марсель, давай, вали, мерзавец, ты свое еще получишь!
В гараже было прохладно. Коротышка, зажав в тонких губах окурок, вертел в руках медальон со святым Христофором, с которым никогда не расставался. Он размышлял, склонившись над мотором машины Жанно.
Вечером разбросаю все остатки по пляжу. То-то будет утром рыбакам сюрпризик. Развлекутся немного, а то все медузы да мешки полиэтиленовые. А потом, послезавтра — жирный заголовок в газете, можно посмаковать его за кофе, пока Марсель будет жать из всех сок. Очень мне нравится, когда заголовок во всю полосу. И ведь говорят про меня, про мое произведение. А отвращение и крики скоро сменит страх, он будет коварно подтачивать души. И это не конец, нет, это только начало, друзья мои… Впрочем, надо разжиться свежатинкой. Медальон поблескивал над карбюратором, который он неторопливо вытирал тряпкой. Да-да, свежатинкой. Он поднял голову, обвел взглядом площадь. Чем плоха хоть эта девчонка с желтым рюкзачком, она покупает курево для своего папаши. Выглядит вполне аппетитно… Как ее зовут-то? Ах да, Жюльет! Жюлъет… Чудесное имя для трупа.
В это мгновение в гараже появился Жанно — пружинистый шаг, занятой и злобный вид, все как обычно. Ну и тип этот Жанно, настоящая вонючка… Считает себя крутым, в духе «Смертельного оружия»… Я тебе покажу смертельное! Коротышка бросил окурок на цементный пол и тщательно, как консьерж, раздавил его.
Так, теперь глаза. Поднимаем взгляд от мотора, смотрим прямо в лицо, вялая улыбка, абсолютно тупой вид.
Господи, да у этого парня на лице написано, что он совершенно туп! Жан-Жан, уперев руки в бока, просто навис над коротышкой.
— Ну что? Машина готова?
Теперь голос. Точная имитация голоса механика конца двадцатого века.
— Нет, не могу понять, в чем дело. Может, загвоздка в зажигании… Не сердитесь, я этим займусь…
— Знакомая песня! Ладно. Зайду часов в пять. Будет готово?
— Никаких проблем! Хорошего дня, инспектор! — крикнул в спину быстро удалявшемуся Жан-Жану коротышка.
— Хорошего дня, тупица! — процедил Жан-Жан сквозь безукоризненно белые зубы.
Все в этом гараже идиоты, подумал он. Он вообще окружен идиотами и тупицами, которые вечно жалуются и бахвалятся своими мелкими корыстными делишками. Он остановился перед витриной парфюмерного магазина, чтобы удостовериться, что его светло-кремовая рубашка с маркой «Версаче» нигде не торчит из идеально сидящих кремовых брюк, сшитых в Лондоне по мерке, — можно себе позволить такую небольшую вольность. Он наклонился, провел ладонью по шикарной куртке из натуральной замши и двинулся дальше — чудная загадочная улыбка играла на его угловатом лице.
В шесть утра во вторник юный голландец, спавший на пляже, встал, чтобы облегчиться, и споткнулся о влажный матрас.
Изучив матрас, юный голландец, ввиду того что оный матрас оказался наделен глазами и прочими причиндалами, хотя и взлетел очень высоко по причине вдыхания матрасных эманации, понял, что имеет дело с трупом, который значительно задержался на земле; тут юноша принялся выть так жалобно, что взволнованные окрестные жители предупредили полицию.
Вышеуказанный труп оказался на самом деле неким извращенным произведением лоскутного шитья, соединившим две ноги старого наркомана-бродяги, тело кассирши из супермаркета в форменной одежде и
голову тридцатилетнего бородача; все это было наскоро сметано крепкой черной ниткой — так чинят рыболовные сети, словом, творение под стать трупу, выброшенному на морское побережье.
Вытирая руки о носовой платок, Док-51, чье благоухающее анисом дыхание прорывалось даже через запах настойки акации, констатировал, что трупы в некоторых местах хранили на себе следы человеческих зубов — то ли их кусали, то ли грызли, то ли жевали… Да, именно так, хранили на себе следы человеческих зубов!
При этом сообщении секретаршу Жан-Жана вырвало, но в пустую чашку из-под кофе, что свидетельствовало о самообладании, которое в дальнейшем будет пылко вознаграждено Жан-Жаном за закрытыми дверями туалета.
Наступил четверг, и все было тихо.
— Жюльет! Сходи за молоком, будь добра!
— Мама, ну мама! Реклама же!
— Жюльет! Выключи телевизор и иди за молоком!
— Но ведь темно…
— Не дури и поторопись!
Жюльет выключила телевизор и вприпрыжку выбежала из дому. Теплый ветер обдувал ее кожу, как включенный в сеть фен. Ей захотелось холодной кока-колы. Ну ее мать и горазда жрать…
Низенький мужчина совершал пробежку в сквере, посматривая, не пройдет ли случайно здесь девочка. Из-за жары народу было немного. Она появилась неожиданно на повороте пепельно-белесой аллеи. Живот свела судорога при одной мысли о том, какая у нее нежная кожа. Девчонка напевала глупейший телевизионный хит. Она улыбнулась коротышке, как делала это при встрече с ним каждый день. Он ей даже нравился, потому что строил идиотские рожи, как какой-нибудь шут. Потом, он чинил как-то папину машину, когда та не хотела двигаться с места.