Кутюрье смерти - Страница 45

— Жива.

Начал ощупывать тело. Рана на затылке. Оттуда и кровь.

Жан-Жан уже вызывал «скорую». Марсель слышал его голос: короткие фразы, он слышал их сто раз.

Надья открыла глаза. Ее беспокойный взгляд начал блуждать по комнате, останавливаясь на вещах, которых она, казалось, не узнавала, но постепенно становился более осмысленным. Марсель!

— Марсель!

— «Скорая» уже едет.

— Он взял Момо!

— Мы этим займемся. Не беспокойся.

Надья попыталась встать.

— Лежи!

— Со мной все в порядке, — запротестовала она. — Он… он убил Ахмеда! Он убил его и забрал Момо!

Марсель подобрал один из металлических шаров в запекшейся крови. Широко открытые глаза араба уставились на него. Марсель тихонько прикрыл ему веки. Надья уже сидела и, опираясь спиной на кровать, силилась подняться.

Марсель обнял Надью. Жан-Жан молча смотрел на них, потом спросил, указывая на старика:

— Что произошло?

— Я проснулась от какого-то шума, потом услышала крик. Бросилась в комнату Момо. Там был этот человек, он держал Момо за шею, а Ахмед пытался помешать ему. Тогда он поднял руку, и Ахмед упал. Повсюду была кровь, я бросилась на него, ударила чем-то, он выронил свою бритву, я наклонилась над свекром и почувствовала удар по затылку, а потом — все. Бедный Ахмед, он кричал: «Оставь моего мальчика, слышишь, оставь!» Он убьет его? Он убьет Момо…

Марсель подумал, что Ахмед с перерезанным горлом все же сумел дотащиться до двери, чтобы задержать человека, который уносил его внука. Но дверь захлопнулась, навсегда оставив его наедине с его отчаянием.

Надья плакала.

— Почему он не убил меня? Почему?

— Чтобы ты страдала, — сказал Марсель. — Чтобы ты подыхала от этого страдания.

Жан-Жан почесал затылок.

— Жорж кое-что раскопал про Паоло. Сказал Маррону. Нужно отправляться в архив.

— Главное, найти его.

— Может быть, мы отыщем что-нибудь, что наведет на след. Если он украл мальчишку, значит, сделал это для чего-то. Он хочет его использовать.

— Он знает, что ему конец. Ему нечего терять, — возразил Марсель.

— Никто не любит признавать свое поражение. Я жду вас внизу.

В архиве в этот час никого не было. Жан-Жан спокойно взломал дверь.

К… Компо, Консильи, Констан, Контадини… Грязно-голубая тоненькая папочка. Он открыл ее. Прочел несколько пожелтевших страниц. Закрыл. Теперь все стало ясно. Несчастный Жорж: старик стал жертвой своей слишком хорошей памяти.

На лестнице послышались шаги. Появился Марсель, за ним шла Надья — волос из-за бинтов почти не было видно.

— Нашли?

Жан-Жан молча протянул ему папку. Марсель с Надьей пробежали дело глазами. От мальчика, найденного среди развалин, было ничего не добиться, он был в шоке, ругался и пытался укусить тех, кто к нему приближался. Его поместили в приют, и психиатр диагностировал невменяемость.

— Любовник матери убит ударом молнии? — удивилась Надья.

— Всякое случается, — проговорил Жан-Жан, — но что топор был принесен в комнату не молнией, это точно! Господи, какой идиот писал все это?

Марсель быстро пробежал страницы: около трупа был обнаружен оплавленный топор. Он передал папку Жан-Жану.

— Вы верите, что…

— Не знаю. Мужчина, женщина, ребенок. Мужчина мертв, женщина мертва, ребенок выжил, потому что ел собственную мать… А на кровати топор. И грозовая ночь.

— Просто фильм ужасов какой-то, — проговорила Надья.

— У фильма ужасов есть одно преимущество: ты знаешь, что он кончится.

— А что-нибудь осталось от этого сгоревшего дома? — вдруг спросил Марсель.

— От Ла Паломбьер? Не знаю. Можно съездить. Я записал адрес. Пока что Паоло не подает признаков жизни.

— Он проехал до того, как перекрыли выезды.

— Наверное, вам будет лучше остаться здесь, — проговорил Жан-Жан, обращаясь к Надье.

— Разрешите мне поехать с вами. Если Момо суждено умереть, я должна быть там. Дайте мне шанс.

Жан-Жан пожал плечами. Снял трубку.

— Вызовите мне Костелло и Рамиреса. Пусть ждут в Таннероне. Гренуйе, шестьдесят пять. Вилла Ла Паломбьер. Нет, никакого фургона. Они должны действовать незаметно. Погасить фары, остановиться за сто метров.

Он повесил трубку и обернулся к Марселю и Надье:

— Ну что, едем?

15

Ночь была душистой и шелковистой, как лепесток розы, теплой и нежной, как кошачьи ласки.

Но для Момо эта ночь жглась как огонь. Коротышка, сжимая ему шею так, что почти нельзя было дышать, прижимал его к себе, так что его локоть находился под самым подбородком мальчика. Ноги Момо едва касались земли. Сердце бешено колотилось под пижамной курточкой. Ему нестерпимо хотелось писать, и он боялся, что не сможет терпеть.

Человек вывез его за город. Здесь все было черным, ни луны, ни птиц — совсем не так, как по телевизору. Момо пугал непрерывный стрекот цикад — как будто армия людоедов, спрятавшаяся за деревьями, точила свои острые ножи.

Сумасшедший выволок его из пикапа, колючки расцарапали ему щиколотки. Теперь они укрывались за наполовину обрушившейся стеной какого-то дома, стоявшего в руинах. Совсем рядом хрипло заухала жаба, и Момо вздрогнул, представив, как ее длинный слюнявый язык касается его ступней.

Коротышка цедил что-то непонятное сквозь зубы, и голос у него был скрипучий. Темные очки, несмотря на непроглядную тьму, он не снял. В правой его руке поблескивала опасная бритва, которой он перерезал горло Пепе. Вспомнив о Пепе, Момо чуть не захлебнулся слезами. Дед умер совсем как в телевизоре — сначала он кричал, а потом глаза у него закатились. Ему срочно надо пописать!

— Мне хочется писать! — отчетливо прошептал он.